Сидел я, наворачивал тушёнку прямо из банки вилкой. Холостяк, что с меня взять. Открыл шкафчик под раковиной, где у меня располагается мусорка, чтобы выкинуть банку, и обнаружил, что ведро переполнено. Со вздохом решился пойти выбросить мусор.
Погружённый в философские размышления, почему такое высокоразвитое существо, как человек, обязано выполнять такие низменные обязательства, как таскание вонючего ведра, я добрался до помойки. Из за стенок П-образного бетонного ограждения ещё не было видно, что происходит на территории помойки, но я услышал, что там кто-то копошится. «Бомжи», — подумал я.
Когда я обошёл ограждение, выяснилось, что ворошилось в мусоре некое карликовое существо. Высотой существо было не больше 130 сантиметров, одето в поношенные грязные детские одеяния. Тщедушное тело было повёрнуто ко мне спиной. На душе мне вдруг стало невыносимо мерзко, что в нашем мире происходят такие вещи. Я огляделся, но взрослых вокруг не обнаружил. По отчаянным копаниям в мусоре и дико изношенной одежде было понятно, что ребёнок находится в крайней нужде.
Зрелище копошащегося в мусоре ребёнка одновременно разрывало сердце и при этом завораживало. Я застыл в оцепенении. Я не знал, что делать. Вызвать органы опеки?.. Да, определённо — нужно вернуться домой и позвонить в органы опеки...
Тут копошащийся ребёнок прекратил свою деятельность и замер — он понял, что за ним наблюдают. Мне отчего-то стало страшно. Мне представилось, что сейчас ребёнок обернётся абсолютным злом и набросится на меня, как хищник. Моё сердце заколотилось в бешеном ритме, дыхание стало горячим и частым.
И тут это существо обернулось.
Это действительно был ребёнок. Но лицо его было столь безобразным, что, казалось, человек в принципе не может быть таким безобразным. Асимметричное лицо с абсолютно нелепыми чертами. Одно веко было приопущено. Ребёнок был жутко истощён, на лице были следы сильных побоев. Он посмотрел на меня с таким жалостливым выражением, что я увидел в его глазах только один вопрос: «За что? За что мир так жестоко со мной обошёлся?».
На меня накатила тошнота. Ведро выпало у меня из рук, и я в спешке удалился домой. Дома мне стало невыносимо мерзко, в памяти постоянно всплывал образ безобразного детского лица с нескончаемой тоской и отчаянием в глазах.
Мне стало жутко стыдно и плохо на душе. Я тогда напился, пытаясь выкинуть из головы этот образ. Вспоминал доброту собственной матери, уют и заботу, которыми я был окружён в детстве — но тут же лишь ещё ярче представлял, каково это быть обездоленным жалким уродцем без единого шанса на нормальную жизнь. Без малейшей надежды.
Я смотрю в окно — на серое, уродливое, заполоненное людьми здание. На изгаженную, грязную холодную улицу. И мне страшно.
Просто страшно.
Погружённый в философские размышления, почему такое высокоразвитое существо, как человек, обязано выполнять такие низменные обязательства, как таскание вонючего ведра, я добрался до помойки. Из за стенок П-образного бетонного ограждения ещё не было видно, что происходит на территории помойки, но я услышал, что там кто-то копошится. «Бомжи», — подумал я.
Когда я обошёл ограждение, выяснилось, что ворошилось в мусоре некое карликовое существо. Высотой существо было не больше 130 сантиметров, одето в поношенные грязные детские одеяния. Тщедушное тело было повёрнуто ко мне спиной. На душе мне вдруг стало невыносимо мерзко, что в нашем мире происходят такие вещи. Я огляделся, но взрослых вокруг не обнаружил. По отчаянным копаниям в мусоре и дико изношенной одежде было понятно, что ребёнок находится в крайней нужде.
Зрелище копошащегося в мусоре ребёнка одновременно разрывало сердце и при этом завораживало. Я застыл в оцепенении. Я не знал, что делать. Вызвать органы опеки?.. Да, определённо — нужно вернуться домой и позвонить в органы опеки...
Тут копошащийся ребёнок прекратил свою деятельность и замер — он понял, что за ним наблюдают. Мне отчего-то стало страшно. Мне представилось, что сейчас ребёнок обернётся абсолютным злом и набросится на меня, как хищник. Моё сердце заколотилось в бешеном ритме, дыхание стало горячим и частым.
И тут это существо обернулось.
Это действительно был ребёнок. Но лицо его было столь безобразным, что, казалось, человек в принципе не может быть таким безобразным. Асимметричное лицо с абсолютно нелепыми чертами. Одно веко было приопущено. Ребёнок был жутко истощён, на лице были следы сильных побоев. Он посмотрел на меня с таким жалостливым выражением, что я увидел в его глазах только один вопрос: «За что? За что мир так жестоко со мной обошёлся?».
На меня накатила тошнота. Ведро выпало у меня из рук, и я в спешке удалился домой. Дома мне стало невыносимо мерзко, в памяти постоянно всплывал образ безобразного детского лица с нескончаемой тоской и отчаянием в глазах.
Мне стало жутко стыдно и плохо на душе. Я тогда напился, пытаясь выкинуть из головы этот образ. Вспоминал доброту собственной матери, уют и заботу, которыми я был окружён в детстве — но тут же лишь ещё ярче представлял, каково это быть обездоленным жалким уродцем без единого шанса на нормальную жизнь. Без малейшей надежды.
Я смотрю в окно — на серое, уродливое, заполоненное людьми здание. На изгаженную, грязную холодную улицу. И мне страшно.
Просто страшно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий